Настало время выбирать

«Красная звезда»

Владимир Мохов

На вопросы «Красной звезды» отвечает директор Института стран СНГ, председатель Межрегионального фонда президентских программ Константин ЗАТУЛИН

— Константин Федорович, недавно принято решение о формировании на Центрально-Азиатском направлении Коллективных сил быстрого развертывания. В этой связи раздаются голоса, что основная тяжесть по их содержанию снова ляжет на Россию. А у нас, дескать, и без того проблем по горло…

— В составе любых сил быстрого развертывания в соответствии с Договором о коллективной безопасности основную роль всегда будут играть российские Вооруженные Силы. По-другому просто не может быть. Любые попытки в пропагандистских целях разыграть какую-то иную схему, представить, что интересы обороны Центральной Азии — удел тех, кто живет в этом регионе, ни к чему хорошему нас не приведут. Не только нас, но и, как учит история, другие государства, которые пытались использовать местных союзников для проведения своей политики в том или ином регионе. Скажем, во время затянувшейся вьетнамской кампании был период, когда во внутриполитическом споре кандидаты от оппозиции упрекали правящего президента США Джонсона, а затем и Никсона в том, что в деле защиты Вьетнама от коммунизма недостаточно используется местный фактор. Вместо того чтобы жертвовать американцами, они призывали посылать на передовую части, сформированные из местного населения. Но части эти оказались недееспособны, что привело в итоге к бегству американцев из Вьетнама и возникновению «вьетнамского синдрома» в самих Соединенных Штатах.

Ситуация в Центральной Азии в чем-то аналогична, хотя и не так напряженна, как тогда во Вьетнаме. Безусловно, государства этого региона очень хрупкие. Границы между ними — это бывшие административные границы советских республик, они не исторические. Узбеки живут в Таджикистане, таджики — в Узбекистане, в Киргизии есть и те, и другие… В случае продвижения талибов на север после какого-то начального периода объединения усилий наверняка возродятся все прежние распри, которые, скажем, долгое время будоражили Таджикистан и делали его игрушкой в гражданской войне.

Поэтому мы должны сделать для себя вот какой выбор. Или мы уходим оттуда, как ушли когда-то из Афганистана, бросив на произвол судьбы режим Наджибуллы. Но в таком случае через какое-то время мы столкнемся с необходимостью защищать свои интересы уже не на бывших советских рубежах в Центральной Азии, а где-нибудь на границе с Казахстаном. Или же мы будем оборонять себя на дальних подступах, что, конечно, потребует дополнительных ресурсов, повлечет за собой потери не только материальные, но и самые болезненные — людские. Однако все это — менее серьезные потери, нежели в том случае, если весь Центрально-Азиатский регион будет дестабилизирован. Первыми жертвами этой дестабилизации станут русские, которых здесь миллионы. Это неминуемо повлечет поток беженцев на нашу территорию. Я не хочу напоминать, что любые беженцы — это огромные расходы государства, которое их принимает. Если в дополнение к тем русским, которые и так постепенно выезжают из Центральной Азии, к нам направятся еще сотни тысяч соотечественников, это будет не только серьезным военно-политическим, но и экономическим ударом по России.

То же самое касается Центрально-Азиатских государств. Они уже заявляли, что поток беженцев в 30-50 тысяч способен дестабилизировать и Таджикистан, и Киргизию. В случае дальнейших успехов талибов первый поток беженцев, по предварительным оценкам, достигнет 200-250 тысяч человек. И в том, что касается Коллективных сил быстрого развертывания, повторяю, может быть дан только один ответ. Или мы, понимая всю сложность ситуации, идем на определенные жертвы и затраты, пытаемся организовать систему коллективной безопасности в опоре на российские возможности и ресурсы. Или мы играем с этой темой, делая вид, что нам это ничего не будет стоить, и рискуя тем, что от нас отвернутся в том числе те, кто примкнул к Договору о коллективной безопасности (ДКБ) и к Евроазиатскому экономическому сообществу (ЕврАзЭС). Как всегда, приходится выбирать не из хорошего и плохого, а из двух зол — наименьшее.

— За влияние в Центральной Азии и Закавказье боремся не только мы, но и, скажем, Турция…

— Все верно, Россия и Турция в этих регионах в политическом плане являются конкурентами. Так было всегда. Как и всякие конкуренты, они могут достигать договоренностей по отдельным вопросам, смягчать или обострять свою конкуренцию. К примеру, недавний визит Михаила Касьянова в Стамбул — это попытка найти общие точки соприкосновения. Отнюдь не всегда это, замечу, соответствует далеко идущим военно-политическим интересам России. К примеру, мы не очень-то заинтересованы в усилении турецкой армии. Однако мы вынуждены лоббировать контракты на поставку туда российского вооружения. Это противоречие связано с нынешним бедственным положением нашей страны и желанием заработать на том, что пользуется за границей спросом. К тому же Турция может закупить вооружение и не у нас. Но здесь надо очень тонко анализировать, в какой мере та или иная сделка допустима в рамках более общей и важной геополитической концепции.

Безусловно, Турция активно пытается по-своему сформировать картину в Центральной Азии и Закавказье. В этом процессе были отливы и приливы. Особенно на первых порах, в период эйфории, связанной с обретением независимости новыми государствами. Тогда у них было много надежд на то, что Турция придет на помощь со своими огромными средствами, что это даст возможность отказаться от связей с Россией. Национальные элиты ряда государств, особенно исламских, именно на это и рассчитывали. Но время показало, что возможности Турции ограничены. Поэтому возникли отливный процесс, переоценка отношений с новой Россией. В результате появились такого рода объединения, как ДКБ и ЕврАзЭС. Думаю, и дальше все будет развиваться именно в таком ключе. Через приливы, отливы, взаимный учет крупных интересов России и Турции. То обстоятельство, что соперничество Москвы и Анкары прежде всего проявляется в третьих странах, скорее всего, не будет так остро сказываться в наших двусторонних отношениях. Повторяю, нам лучше было бы, если бы Турция свободно и независимо развивалась, во всех отношениях играя важную роль в регионе, но при этом мы были бы гарантированы тем, что на границах с этой страной существует ряд близких нам государств, которые способны удержать развитие Турции в ее национальных и территориальных пределах.

— Константин Федорович, формально Чечня не является объектом анализа Института стран СНГ. Но в реальности ситуация там самым непосредственным образом влияет на характер отношений в Содружестве…

— Именно поэтому в своей работе мы постоянно имеем в виду эту проблематику. Задумали исследование, посвященное последствиям сегодняшних событий в Чечне для далеко идущих интересов России не только здесь, но и в прилегающих районах Закавказья, Северного Кавказа. Хотелось бы высказаться и по ряду других проблем, связанных с Чечней.

Я, к примеру, считаю, что Россия должна активнее использовать местные кадры для решения стоящих в Чечне задач. Но надо запастись терпением, пониманием того, что мы по-прежнему будем сталкиваться и с фактами предательства со стороны назначенных нами администраторов, и с разочаровывающими случаями, когда днем это законопослушные граждане, а ночью — пособники тех самых бандитов, которые ведут борьбу с Российской армией. Не стоит забывать, что в этой войне существует разное истолкование того, на чьей стороне правда. Оно может быть разным и у нас, и у тех, кто живет в Чечне. Это очень сложный вопрос, если рассматривать его с точки зрения судьбы каждого отдельного человека. Поэтому в отношениях с Чечней необходимо придерживаться извечной тактики кнута и пряника. Когда мы вынуждены, опираясь на свое военное присутствие, жестко реагировать на теракты, проводить спецоперации. Но смыслом всего этого является постепенный переход к более мирному периоду, все большая опора на местные кадры, воспитание плеяды людей, которые связаны с нами, а не с Масхадовым и другими лидерами боевиков.

Не считаю, что все, сделанное нами в Чечне, во всех случаях было правильным. В 1994 году я был противником военной операции. Но я не был ее противником в 1999-м. К сожалению, это была уже единственная возможность положить конец криминальному беспределу. Слишком многие негативные процессы были инициированы. Нужно было либо наблюдать за тем, как развиваются метастазы, вслед за Чечней теряя Дагестан, Карачаево-Черкесию и далее со всеми остановками вплоть до чисто российских областей Северного Кавказа. Либо мы должны были пойти на жертвы, но тем самым переломить ситуацию. Такое развитие событий связано с грубыми ошибками в 1991, 1992, 1994 годах. На каждом из этих предшествующих этапов можно было найти другие решения.

— Какие, например?

— Если взять 1994-й, надо было прежде всего блокировать Чечню, ограничить сообщение с ней, давить на нее, делать ставки на пророссийские силы, использовать противоречия в самом чеченском обществе (а они там были). Все факторы политического, экономического и иного воздействия мы моментально утратили, как только начали приснопамятную военную операцию. Хочу отметить, что вина здесь целиком лежит на политиках, но не на армии, которая воевала честно.

Сегодня нужно предпринимать все возможные попытки для того, чтобы примирить чеченцев, соблазнить их участием в Российском государстве, дальнейшей карьерой в федеральных и местных органах власти.