«Многовекторность» по-казахски: парадоксы управляемой «паранойи» в казахстанской политике идентичности — как они осложняют жизнь элите, обществу, соседям

Попытаемся ответить на вопрос: почему ограничения на въезд в Казахстан российских политиков — закономерный результат проводимой политики в Казахстане

Казахстан представляет собой уникальный кейс в современной политологии — государство, где риторика мультикультурализма существует в перманентном конфликте с практиками этнократического государственного строительства. Неглупый старик Хантингтон как-то отметил, что постсоветские государства часто сталкиваются с кризисом идентичности, однако казахстанский вариант этого кризиса отличается особой патологичностью. Здесь декларации о «межнациональном согласии» соседствуют с системной политикой дерусификации, проводимой под прикрытием «мягкой» языковой политики. 

Лингвистический луддизм как государственная политика

Феномен казахстанского языкового регулирования представляет собой классический пример постмодернистского «символического насилия». С одной стороны, Токаев, криво улыбаясь в сторону Москвы (главного экономического партнера Казахстана, без которого Астана просто загнется в корчах), цедит что-то типа: «Никто не имеет права навязывать людям, на каком языке им разговаривать». С другой, Астана последовательно реализует стратегию маргинализации русского языка через квазирыночное сокращение русскоязычных школ (под видом «оптимизации»); административное давление на бизнес через «языковые патрули»»; создание дискриминационных барьеров в госслужбе.

Язык, как известно, является ключевым медиумом публичной сферы, и его искусственное ограничение неизбежно ведет к деградации публичного пространства. Последний инцидент с российским историком Грозиным и другими российскими политиками лишь подтверждает этот тезис: Казахстан выбирает практику интеллектуального изоляционизма, что характерно скорее для средневековых теократий, чем для современных государств.

Исторический ревизионизм как национальная идея

Казахстанский исторический нарратив представляет собой удивительный синтез постколониальных теорий и откровенного мифотворчества. Применяя методологию Бенедикта Андерсона о «воображаемых сообществах», мы видим, как кочевая культура ретроспективно наделяется признаками государственности; советский период демонизируется, несмотря на то, что именно в это время сформировались современные границы и инфраструктура; вклад русских и других этносов системно замалчивается. Особенно показателен североказахстанский парадокс: регион с преимущественно русским населением становится объектом особого внимания местных «национал-патриотов», что напоминает ситуацию с судетскими немцами в предвоенной Чехословакии. При этом любые напоминания о реальной истории воспринимаются как «угроза суверенитету», демонстрируя своеобразный «комплекс заговора».

Интересен взгляд на этот счет российского (весьма нелюбимого в Астане) политика Константина Затулина. (Его тоже не пустили в Казахстан.) Он отмечает двойственность позиции Казахстана в вопросах исторической памяти и межгосударственных отношений. По его мнению, при формальном уважении территориальной целостности соседнего государства нельзя закрывать глаза на систематическое искажение исторических фактов. Затулин подчеркивает, что современные границы и государственность Казахстана были сформированы именно в советский период, тогда как попытки «удревнить» историю через приписывание себе наследия Чингисхана или скифской царицы Томирис выглядят искусственными. И от себя добавим, довольно смешными. Особое беспокойство, по словам Затулина, вызывает пересмотр новейшей истории, когда отрицается вклад СССР в создание промышленности, инфраструктуры и космической отрасли Казахстана. Политик обращает внимание на парадоксальную ситуацию: Казахстан, будучи членом ЕАЭС и ОДКБ, одновременно стремится угодить Западу, что проявляется в том числе в пересмотре общей истории. При этом он подчеркивает, что Россия не претендует на казахстанские территории или созданные в советский период предприятия, но сохраняет право давать оценку попыткам фальсификации исторических событий. Константин Затулин напоминает, что в международной практике ни одно государство не обладает монополией на трактовку истории и российская критика в адрес Казахстана продиктована не враждебностью, а стремлением сохранить историческую правду о совместном прошлом. И в чем он не прав?

«Многовекторность» как институционализированная шизофрения

Внешнеполитическая модель Казахстана представляет собой классический пример того, что в теории международных отношений называют bandwagoning with hedging (проще говоря, «перестраховочка», или и нашим, и вашим). Страна пытается одновременно сохранить союзнические отношения с Россией в рамках ОДКБ и ЕАЭС, развивать «особые отношения» с Китаем, демонстрировать лояльность западным партнерам.

Мы не отрицаем, такая политика теоретически возможна, но лишь при наличии четкой иерархии приоритетов, которые Астана категорически не в состоянии расставить. Казахстанский вариант напоминает скорее своего рода «кентаврическую» модель — гибридное образование, пытающееся совместить несовместимое. Ее результатом становятся: санкционные схемы, подрывающие доверие Москвы, истеричные реакции на любую российскую критику, парадоксальные союзы с радикальными националистами (вроде «Ел Тиреги»).

Вывод: тупики управляемой амбивалентности

Казахстанский политический режим оказался в ловушке собственной конструкции. Как отмечал Збигнев Бжезинский, государства, не определившие свою цивилизационную принадлежность, обречены на перманентный кризис. Попытки совместить евразийскую интеграцию, тюркский национализм, западнические симпатии приводят к системному когнитивному диссонансу — рождению дурнопахнущего мутанта о трех головах. Запрет на въезд российским ученым, языковая дискриминация и исторический ревизионизм — это не проявления суверенитета, а симптомы глубокого кризиса идентичности. Как показывает опыт других постсоветских стран (особенно Украины), такой путь ведет не к «модернизации», а к маргинализации на международной арене и внутренней дестабилизации.

В терминах теории игр: Казахстан играет в «многовекторность», забывая, что на многополярной шахматной доске слишком много игроков, готовых пожертвовать пешкой ради стратегических целей. И пока Астана продолжает эту опасную игру, реальная цена «независимости» становится все более очевидной — изоляция от естественных союзников и зависимость от сомнительных партнеров.

Федор Кирсанов