Возвращение Севастополя

Заместитель главного редактора газеты «ЗАВТРА» Владислав Шурыгин беседует с директором Института стран СНГ Константином Затулиным
Пожалуй, в России нет другого такого политика и общественного деятеля, которого «свидомая» украинская власть столь безоговорочно считала бы врагом «самостийной» Украины, и кого бы так боялась и ненавидела, как директора Института стран СНГ депутата госдумы РФ трёх созывов Константина Фёдоровича Затулина. Достаточно сказать, что официальный Киев трижды объявлял его персоной нон-грата и в нарушение всех международных норм задерживал с применением силы, выдворял с территории Украины. Причина одна — борьба Константина Затулина за русский Крым, за русский Севастополь. Константин Затулин — безусловно, один из когорты российских героев, чья борьба, чьи усилия и подвижничество легли в основу сегодняшнего национального триумфа — возвращения и воссоединения Крыма и России.Владислав Шурыгин. Константин Фёдорович, как вы стали заниматься проблемами СНГ, как пришли к идее создания института?

Константин Затулин. Это произошло после того, как я отслужил во главе думского Комитета по делам СНГ и связям с соотечественниками в первой Государственной Думе в 1993–1995 гг. Конечно, и до этого происходящее в СНГ было в общих чертах понятно – развал Советского Союза не был праздником на моей улице. Но всё-таки, в течение 1992-го и большей части 1993 года, события за границами РФ были от нас заслонены происходящим в стране конфликтом между Ельциным и Верховным Советом.

Очень быстро стало ясно, что постсоветское пространство нуждается в более глубоком осмыслении, чем то, которое у нас на тот момент было. У нас не оказалось никакой аналитики. Этому есть объяснение. В советские времена в Москве сосредотачивали академические мощности по изучению США и Канады, Европы, Азии, Африки, Латинской Америки. Но почти все, кто занимался Украиной, её историей или экономикой, остались в Киеве, Казахстаном — в Алма-Ате, Азербайджаном — в Баку. После распада Советского Союза Москва оказалась без страноведов, экспертов по странам СНГ – никто у нас заранее не готовился к тому, что союзные республики станут независимыми государствами.

Второе обстоятельство, которое меня здорово задело, — это, конечно, положение русских в ближнем зарубежье. К 1993 году начала проясняться реальная картина того, что произошло. Мы, наконец-то, услышали голоса нового русского зарубежья, которые до этого или не раздавались, или только пытались пробиться к нам.

Надо отдать должное Дмитрию Рогозину: не будучи тогда сколь-нибудь влиятельной политической фигурой, он почувствовал проблемы и откликнулся на нее организацией первого Конгресса русских общин. На какой-то момент наши пути пересеклись.

Значительная часть моей работы в первой Госдуме как раз и была попыткой организовать каким-то образом нашу новую диаспору. Пытаясь продвинуть создание зарубежного округа для выборов депутата Государственной Думы — идея, которую я считаю актуальной и которая так и не была реализована до сих пор, – я добился создания Совета соотечественников при Государственной Думе. Зачем?

Я понял, что нам надо приучать русские общины к борьбе за свои права в новых условиях. Самое большее, что они могли тогда, — это кричать о своей боли. Русские в Советском Союзе считали государство своим и полагались на него. Когда СССР не стало, многие из них сохранили эту привычку, не замечая, что это теперь государство — уже совсем другое. Везде, за исключением России, в самой яркой форме стал развиваться проект национального государства: Грузии — для грузин, Украины — для украинцев.

Русские оказались статистами или даже помехой. Для того, чтобы они освоили умение отстаивать свои права в новых условиях, я предложил создать зарубежный депутатский округ. Такой ускоренный политический всеобуч. Когда этого не удалось, был придуман Совет соотечественников при Государственной думе, который из своей среды выбирали делегаты общин и русских организаций.

В апреле 1996 года, не оказавшись в новой Думе, я создал Институт стран СНГ или, как его еще называют, Институт диаспор и интеграции, для исследования и научно-организационного обеспечения отношений России со странами СНГ и соотечественниками в новом зарубежье.

Занимаясь этим и выражая точку зрения, независимую от власти, все 90-е годы мы постоянно сталкивались с проблемами. Власти при Ельцине считали нас идейным противником. В МИДе была создана специальная группа по борьбе с трудами Института стран СНГ — в связи с тем, что лидеры целого ряда государств, такие, как Кучма, Назарбаев, Шеварднадзе, — принялись жаловаться Ельцину на деятельность Института.

Мы смогли каким-то образом просуществовать 90-е годы, когда были не в фаворе у действующей власти, говорили не то, что она хотела слышать. Говорили о неправильной политике в СНГ. О грубых ошибках в отношениях с Украиной, с Казахстаном.

Я не могу простить ни прежней российской власти, ни Министерству иностранных дел, ни депутатам Государственной Думы II созыва то, что они в 1998 году проголосовали за ратификацию Договора о дружбе, сотрудничестве и партнёрстве с Украиной, названного Большим договором. То, с чем нам приходится сталкиваться теперь, уходит своими корнями в это решение. Этот договор был написан под копирку с кучей других однотипных договоров. Он по тексту не отличается от такого же договора с Узбекистаном, содержит, к примеру, удивительные статьи о том, что русский язык на Украине и украинский язык в России развиваются на паритетной основе (сколько украинских школ в России — столько же должно быть русских школ на Украине).

Люди, которые с нашей стороны готовили документ к подписанию, не желали понимать природу новой украинской государственности и того, к чему она приведет при безразличии России к внутренним процессам на Украине. В Договоре не было ни дружбы, ни гарантий, ни условий партнёрства, ни механизмов сотрудничества. Мы считали: прежде, чем Россия подпишет этот договор, главным и единственным приобретением которого с украинской стороны было признание границ, имея на руках такую проблему, как проблема Крыма и Севастополя, и таким образом решая её в пользу Украины, мы должны были получить украинские гарантии. Должны были добиться, чтобы Украина до этого подписала с Крымом федеративный договор, чтобы отдала нам в аренду Севастополь на длительный срок. Не бухты Севастополя — 5% его территории и акватории, как следует из Соглашения 1997 года, – а весь город Севастополь. Ничего этого не стали добиваться.

Нам ничего не оставалось, кроме как выступить против ратификации этого Договора. Мы проводили митинги. Были выступления в Думе. Коммунисты раскололись. Большая часть коммунистов вместе с Селезнёвым и Зюгановым добилась голосования Думы за ратификацию. Затем, несмотря на сопротивление части Совета Федерации, окружения Лужкова, Большой договор прошёл через Совет Федерации. Правда, России тогда удалось отстоять необходимость ратификации Соглашений по флоту в Верховной Раде Украины, чего они не хотели. Это было единственное приобретение.

Во всём остальном условия такой договорённости с Украиной привели, во-первых, к дальнейшему неблагоприятному сценарию российско-украинских отношений. Сам по себе Договор означал, что главная головная боль Украины снята: её границы признаны и теперь, под защитой этих границ, может быть построено государство по самостоятельному плану. Но иного самостоятельного плана, кроме как выношенного на Западе Украины проекта «Украина – не Россия», как оказалось, у украинской власти не оказалось. Кучма, который подписал этот Договор, радовался, не понимая, что с этого момента «мавр сделал свое дело, мавр может уйти». Он по инерции переизбрался в 1999 году, но уже через год американцы заставили его взять в качестве премьера Виктора Ющенко, а через два года началась кампания «Украина без Кучмы», которая потом привела к «оранжевой революции». Она бы привела и к досрочному прекращению полномочий, если бы в тот момент не сменилась власть в России, и Владимир Путин не вступил бы в борьбу за Украину, уже тогда понимая, что это означает.

Путин не дал сорвать политический процесс на Украине и там дело дошло-таки до выборов. Но на самих выборах, совершив целый ряд ошибок, пойдя на поводу у Кучмы и не разобравшись в той игре, которую он вел с его кандидатом Януковичем, Восток Украины вместе Россией потерпел временное поражение.

В 2005 году мне впервые было поручено плотнее заняться «русским вопросом» на Украине и восстановить в дееспособном виде Партию Регионов после поражения в «оранжевой революции. Что я, так или иначе, выполнил на парламентских выборах в 2006 году.

После этого начинается другая история — история моих разочарований как в Партии регионов, так и в тех людях, которые курировали украинское направление в нашей политике. Я уже к этому времени представлял себе, что Янукович — проблемная фигура, а Партия регионов — далеко не однозначно пророссийская сила, что нужно прорваться к низам Украины, создавая массовое народное движение за союз с Россией.

С 2008 года я пытался обратить внимание на необходимость создания Народного Фронта Юга и Востока Украины. Идея всем понравилась, но её осуществление отдали в другие руки.

Жёсткая позиция самого Януковича, его ревность к любым инициативам консолидации русскоязычного электората не дали нам возможности создать такую, если не альтернативу, на тех порах — просто организацию, которая, поддержав его кандидатуру, могла бы при этом потребовать с него исполнения обещаний. Прийдя к власти в 2010 году, Янукович оказался абсолютным монополистом по представлению интересов Юга и Востока Украины. Нам на этом этапе приходилось с ним договариваться и не всегда эти договорённости удавались. Он полтора года вёл Украину в Евросоюз и сам создал тот Майдан, который его сверг.

Владислав Шурыгин. Вы, наверное, самый «не пускаемый» на Украину российский политик?

Константин Затулин. Мне запрещали въезд при двух президентах. Первый, при ком запретили, — Леонид Кучма, которому я помогал стать президентом в 1994 году, будучи действующим председателем комитета Госдумы, поддерживал, насколько мог, его избирательную кампанию. Но после, вопреки своим обещаниям, Кучма дал карт-бланш на расправу с Крымом в 1995 году. Напомню, 17 марта 1995 года Верховная Рада Украины в присутствии президента Украины, отменила Конституцию Крыма, ликвидировала пост президента, сняла с этой должности Юрия Мешкова.

Я выступил, конечно, против этих нарушений предвыборных обещаний. Мои слова задевали тех, кто тогда был на Украине при власти. В 1996 году — через месяц после того, как я вышел из депутатского сословия, находясь в Севастополе, я узнал, что правительство Марчука объявило мне запрет на въезд в Крым. Из-за того, что, дескать, моё пребывание в Крыму разжигает межнациональные конфликты, страсти и прочее. В 2001 году, когда уже на Украине полыхала кампания «Долой Кучму!», с меня эти «оковы» сняли.

Новые запреты на мой въезд — теперь уже не в Крым, а на Украину в целом, — последовали в 2006 году от Ющенко. Это наказание за известную историю с недопущением американцев в Крым, срывом манёвров «Си Бриз». В тот раз они проводились по явно провокационному сценарию: совместная американо-украинская борьба против сепаратизма некоей республики. Морские пехотинцы высадились с этой целью в Крыму. Но Ющенко забыл о норме законодательства Украины, согласно которой любое участие в манёврах на территории Украины должно быть санкционировано решением Верховной Рады.

Вопрос оказался принципиальным: Партия регионов и Компартия накануне выборов в Парламент в марте 2006 года объединились. Крымчане выгнали американцев из Крыма, – с законной точки зрения всё было абсолютно правильно сделано. Чтобы объяснить американцам, кто во всём виноват, – требовалось найти «руку Москвы». Ющенко воспользовался этим случаем, чтобы «убить двух зайцев» и свести счеты за мою роль в поддержке Виктора Януковича и Партии регионов на выборах 2006 года. Мне запретили на год въезд на Украину.

Потом Ющенко ещё два раза в бытность свою президентом возобновлял эти запреты. Там были самые разные истории, провокационные в том числе. Мне довелось очутиться на больничной койке после очередной такой истории в аэропорту Симферополя, когда мне приходилось в течение трёх часов стоять на верхней ступеньке трапа прибывшего самолёта, а меня пытались всеми силами запихнуть обратно. Народные депутаты Украины — в частности, Олег Царёв — не дали этого сделать.

Украина вполне могла бы быть успешным многонациональным государством, с двумя государственными языками, не переживать того, что она пережила к тому моменту. Она не создала бы повода для кризиса, который мы сейчас наблюдаем. Но это только в том случае, если бы была заинтересованность в общежитии на Украине разных народов.

Украинская элита реализовывала другой проект — проект национального государства, который не предусматривал никакой государственности русского языка, никакой федерализации Украины. И, конечно, предусматривал такую деталь, как создание единой поместной церкви, создать которую можно только через разрыв единства с Московским патриархатом. Разрыв единства Православной церкви назывался благозвучно — «создание единой поместной церкви на Украине».

Эти три главные условия: федерализация Украины, русский язык как государственный и оставление масс верующих в единой Русской православной церкви, — я считаю главными условиями возможных особых отношений между Россией и Украиной.

Владислав Шурыгин. Произошло некое русское чудо, которого никто уже не ждал. Помню наши с вами разговоры, особенно, когда нужно было второй раз парафировать этот Договор, и когда мы говорили, что это последняя возможность вскочить на поезд, не отпустить Украину, не парафировать Договор. И они всё равно его парафировали, они всё равно его продлили.

Константин Затулин. В 2008 году я был вновь депутатом Госдумы, и мы провели слушание на этот счёт. Мы рекомендовали, — это было при Ющенко, — официально заявить о том, что не собираемся продлевать этот Договор в создавшихся условиях на следующий срок. Это было бы предупреждением о возможности возвращения России к вопросу о границах с Украиной. Но в 2008 году Грузия развязала военный конфликт в Южной Осетии, мы ответили. И в этой ситуации оказалось не до пересмотра Договора с Украиной.

Владислав Шурыгин. Я помню осень 1991 года, когда я впервые прилетел в Севастополь. Вокруг — полный разброд и шатание, мужички стоят у каких-то пивняков. Из стеклянных банок, потому что кружек не было, цедят пиво. Разговоры о том, кто куда пойдёт, кто продастся, кто не продастся. Где-то что-то делят. Было страшное ощущение трагедии и проигрыша. Потом, когда много раз приезжал, поражался, что на этой площади бурлит русская энергия, но она всё равно, как в капсуле, запечатана.

Константин Затулин. Севастополь меня заразил. Я — мальчик, родившийся на берегу кавказского Чёрного моря, грезивший кораблями, парусами, первую половину своей школьной жизни страстно желавший стать моряком. Севастополь уже тогда, издалека, казался мне сказкой, городом моей мечты. Когда я в зрелые годы (это был 1993/94 годы) уже с депутатскими полномочиями прибыл в Севастополь, он продолжал бурлить вокруг вопросов раздела Черноморского флота, уступок, борьбы между Россией и Украиной. Официальная Россия плохо понимала свои интересы и необходимость такой борьбы.

Для русского народа Крым и Севастополь в особенности всегда имели особое значение.

Севастополь — неотъемлемый элемент нашей национальной идеи. Может быть, наиболее русский город вообще на земле, не исключаю наших замечательных Москвы, Петербурга и других городов России. Он притягивает к себе. Его судьба является поводом для всякого рода размышлений над судьбой русского народа

На Западе «оседлали» тему, что крымский референдум проводится впопыхах. Якобы это свидетельствует о недемократичности. Всё ровно наоборот. Украина, идя к своей независимости, по горячим следам проваленного путча, 24 августа 1991 года утвердила Акт о государственной независимости Украины, и через несколько месяцев, 1 декабря, провела всеукраинский референдум. А всё это время промывала людям мозги. Даже было решение Верховного Совета об административном, уголовном преследовании тех, кто противится государственной независимости.

А здесь между решением и референдумом всего 10 дней. За это время невозможно человека переубедить и заставить его думать по-другому. Если он считает, что надо остаться на Украине, а его 23 года убеждали, что только так и может быть, то он за это и проголосует.

А если он голосует против, то таковы и есть итоги украинской государственности. Таков вердикт, который люди ей выносят.

Я сходил на прямой эфир, видеомост телеканала «Дождь» с «Пятым каналом». Я задал украинской аудитории вопрос: вы верите в то, что 11 или 12 тысяч российских военнослужащих, моряков Черноморского флота, которые вообще по договору между Украиной и нами находятся на местах своего базирования в Севастополе, в состоянии заставить 2 миллиона жителей Крыма прийти на избирательные участки и проголосовать «ЗА»? В Крыму 22 тысячи украинских военнослужащих, по крайней мере, было на момент начала этой истории, то есть ровно в два раза больше, чем военнослужащих РФ. Каким же должен быть авторитет украинского государства в народе, если после 23 лет пребывания в составе Украины люди в Крыму и Севастополе выносят ей такой вердикт?

Руководители Украины с 1992 года просто из кожи вон лезли, чтобы не допустить всекрымского референдума. Это же было идефикс крымского населения — проголосовать за право быть в России. И с 1992 года делали возможное и невозможное, чтобы этого не подпустить.

С глубокомысленным видом наши либералы говорят: как же так, проводится референдум в Крыму, а 73-я статья Конституции Украины говорит, что вопросы территориальной целостности отнесены к компетенции Всеукраинского референдума? Хочу спросить: а чего же нет при такой записи в Конституции Украины за двадцать с лишним лет ни одного закона о Всеукраинском референдуме? То есть право есть, а возможности его реализовать нет. Украина не допускала принятия этих решений. Она затыкала рот крымчанам 23 года, и вот что получила в результате.

Я думаю, что события в Киеве открыли многим глаза. Потомки тех, кто воевал в Великую Отечественную, кто защищал Севастополь и Крым, никак не могли вынести того факта, что в городе-герое Киеве на здании городской администрации вывесили многометровый портрет Бандеры, на который молится западная Украина. В украинских учебниках, по которым шло преподавание истории в севастопольских школах, вообще нет упоминания о Крымской войне. Потому что для тех, кто живёт на западе Украины, это кусок чужой истории.

Владислав Шурыгин. На 150-летие окончания Крымской войны власти открыли под Севастополем памятник, на котором были три надписи: на турецком, на украинском и на английском. Это что-то чудовищное. Россию просто вытирали из истории Крыма…

Константин Затулин. Это при Ющенко. Тогда проявилась квинтэссенция всех пороков отношения к истории на Украине, отношения к истории со стороны определённых наших российских представителей. Это был не просто памятник павшим в годы Крымской войны — это был знак примирения между странами-участницами.

Это примирение было придумано перевёртышем Владимиром Казариным, когда-то первым секретарём Крымского, уже после 1991 года, обкома компартии Украины, доцентом, а потом профессором Таврического университета, руководителем общества имени Пушкина — пушкиноведом, который служил вначале Красному знамени, уже после 1991 года, был вице-премьером в правительстве Леонида Грача. Потом, с приходом «оранжевой» власти, перекрасился и стал заместителем мэра Севастополя. «Выдающийся учёный», который клялся в своей русскости здесь на разных форумах и до последнего времени получал от российского посольства гранты на проведение различных Фестивалей русского слова и так далее, являлся автором этой идеи — открытия этого памятника примирения.

Я когда задавал вопросы публично: а кто поручил это сделать Владимиру Казарину? Может быть, потомки Нахимова, может быть, потомки Корнилова поручили примиряться с англичанами, французами и турками по итогам Крымской войны?

Владимир Казарин — это просто потрясающая фигура. Когда говоришь об иудах, которые за эти годы расплодились, которые своё личное всегда ставят впереди общенационального и общенародного, то для меня это наиболее яркая фигура. Он сын уважаемого военного человека, генерала, предал память своего отца, предал Россию, а его сын пошёл ещё дальше: если вы зайдёте на его страницу в фейсбуке, вы увидите, что это уже не Павел Казарин, а Павло Казарин — человек, который из принципиальных побуждений решил своё русское имя Павел переправить на украинское Павло. Он — ярый адепт «оранжевой революции».

Владислав Шурыгин. Что же будет дальше?

Константин Затулин. Прежде всего, нужно понять, что Россия стояла перед перспективой: или в очередной раз утереться, умыться и не заметить сути происходящего и быть уверенной, что через какое-то время также незаметно, мелкими или более крупными шагами, Украина в полном своём составе, с Крымом и Севастополем, окончательно превратится в чужеродный субъект для России. На Украине пришли к власти не просто какие-то «демократы с европейским лицом» — нет, сегодня политическую повестку дня диктуют боевики из неофашистских организаций. Эта Украина, которая таким образом при поддержке Запада победила, совершила переворот, безусловно, сейчас примется создавать проблемы России на каждом шагу.

Были весьма влиятельные люди — не в России вообще, но и во власти России, — которые советовали отступиться и вели дело именно к этому. Слава богу, решение было за Владимиром Путиным. Всё, что нужно было президенту, — это убедиться в том, что есть, кому помогать. Когда президент РФ увидел, что происходит в Севастополе, увидел, что без всякой нашей поддержки, без нашего подталкивания в Севастополе люди сами выступили и избрали свою власть, последовала череда дальнейших решений, которые и привели к сегодняшнему положению.

Решение поддержать Крым и Севастополь и спасти их от бандеризации, от насилия, которое неизбежно было бы, конечно, имеет свои положительные стороны. Однако создаёт и проблемы, потому что сейчас слишком легко стало в Киеве утверждать, что всему виной Россия, и пытаться превратить остальную Украину за Чонгарским перешейком, за Перекопом в страну, дышащую ненавистью к России, к русским.

Дальше нас ждёт довольно тяжёлая, на мой взгляд, история, потому что всё имеет свою цену. Мы сейчас вступаем в новую фазу борьбы за Украину. Она, с одной стороны, характеризуется тем, что два миллиона человек, наиболее последовательных в своей пророссийской симпатии, теперь на нашей стороне. Они защищены и будут, по всей вероятности, главными агитаторами за этот новый этап наших отношений с Украиной. Но, с другой стороны, нам придётся пройти через испытания. Они связаны с тем, что нас не все понимают сегодня и на юге, и на востоке Украины: развалились прежние политические инструменты и механизмы взаимодействия с Украиной, и политические представители юга и востока Партии регионов оказались дискредитированы.

Нам нужно, преодолев это всё, выйти на новое понимание в новых условиях с этой частью Украины, доказать, что мы не те, кем нас рисуют сегодня на Западе и кем нас сегодня рисуют на Украине.

Впереди — большая работа. Хотелось бы более серьёзного отношения к усилиям нашего гражданского общества со стороны государства, со стороны высших эшелонов власти. Я реально себе представляю, сколько ошибок было допущено и как невзыскательны были те люди, которые уполномочены сегодня заниматься делами.

Ведь мы тоже их предупреждали. Мы говорили о Зурабове, который не на месте. Мы говорили, что нельзя опираться на договорённости с одним только Януковичем и функционерами Партии регионов, что надо осуществить прямой контакт с низами Украины. Мы говорили, что наше телевидение должно иметь свои некоммерческие программы, наполненные смыслом, направленные на то, чтобы поддерживать доброе и светлое в отношениях русского и украинского народов.

Ничего этого не было сделано. Мы спохватились в этом отношении довольно поздно и вынуждены теперь принять издержки на свой счёт. Но делать всё это необходимо.